Бабочки в горсти - Алекша Нович

От природы я родился с пустыми руками,

И у них в объятьях всегда были только они сами.

Потирая друг друга от холода в кармане,

Они не знали, что есть что-то за гранью этой джинсовой ткани.

Пустым ладоням было дано обнимать лишь грубо,

Нервно, с силой, так же как они прижимались друг к другу.

Только так они ощущали касаний наслаждение,

И так было всю жизнь, с самого рождения.

Сначала пустые ладошки сжимали мамин палец,

Потом игрушки, ветки, землю, школьный ранец.

И всё что к ним попадало, они сжимали очень крепко,

Боясь отпустить, как клетка, ведь в их объятьях так редко

Попадалось что-то хорошее, наполняющее их светом,

И поэтому, они не понимали, как это – держать и не сжимать это.

И однажды моим ладоням приснился сон про мотыльков в поле,

Они кружили роем, и не испытывая ни наслаждения, ни боли.

Они были совершенны, и поэтому ничего не желали,

И мои руки играли с ними, брали в ладони, но не сжимали.

Ночь прошла, прошли игры, сон растаял,

И только ощущение трепещущих крыльев в ладонях оставил.

И я себя заставил разжать ладони по утру,

И этими же руками написать для себя самую важную сутру.

О том, что есть то, что для счастья не требует крепкого сжатия,

Где счастье есть, уже просто желать его.

И с тех пор, ничего не беря в свои пустые ладони,

Я мечтал собрать в горсть тех мотыльков с того поля.

И в длинных поисках, расслабив руки через волю,

Средь можжевел я нашёл Тебя, ты оказалась тем полем.

А мотыльков роем оказались твои ресницы,

Которые, не прекращая, дивиться, Я прикрываю…

Так долго вместе прожили, что снег,

Коль выпадет, то думалось – навеки.

Что, дабы не зажмуривать ей век,

Ладонью прикрывал, и веки,

Не веря, что их пробуют спасти,

Метались там, как бабочки в горсти.

природы я родился с пустыми ами,

у их сегда и олько они сами.

отирая друг а от холода в кармане,

и не знали, о есть что-то а анью этой джинсовой ани.

стым ладоням о дано обнимать лишь о,

ервно, с силой, ак же как они прижимались друг к другу.

олько ак они ощущали касаний наслаждение,

ак было всю изнь, с самого ождения.

ачала стые ладошки сжимали мамин алец,

отом игрушки, етки, емлю, ольный анец.

всё что к ним попадало, они сжимали очень епко,

оясь отпустить, как клетка, едь их объятьях так едко

опадалось о-то орошее, аполняющее их светом,

поэтому, они не понимали, как о – ержать и не сжимать о.

однажды моим ладоням приснился сон про мотыльков в оле,

и или оем, и е испытывая и наслаждения, и оли.

и и совершенны, и поэтому ничего не елали,

ои и играли с ими, али в адони, о не сжимали.

очь ошла, ошли игры, сон астаял,

олько ощущение трепещущих крыльев ладонях оставил.

я себя заставил разжать ладони по утру,

ими же руками написать себя самую ажную сутру.

ом, что есть то, что для счастья е требует крепкого сжатия,

е счастье есть, уже просто желать его.

с тех пор, ичего не беря свои пустые адони,

ечтал собрать в горсть тех отыльков с того оля.

в длинных поисках, расслабив и ерез олю,

едь ожжевел ашёл ебя, оказалась тем олем.

отыльков роем оказались ои есницы,

оторые, е прекращая, дивиться, Я прикрываю…

ак долго есте ожили, о снег,

оль адет, то думалось – авеки.

о, абы не зажмуривать ей век,

адонью икрывал, и еки,

е еря, о их пробуют спасти,

етались ам, ак абочки в горсти.